Сте­фан Цвейг

В ку­рорт­ном го­род­ке Пе­тро­по­лис не­по­да­лё­ку от Рио-де-Жа­ней­ро, в до­ме № 34 по ули­це Гон­саль­ве­са Диа­са по­кон­чил с со­бой все­мир­но из­вест­ный пи­са­тель Сте­фан Цвейг. Это слу­чи­лось в ночь на 23 фев­ра­ля 1942 го­да. На­ут­ро ни­кто не вы­шел к зав­тра­ку, в пол­день дверь спаль­ни всё ещё бы­ла за­кры­та. При­слу­га за­бес­по­кои­лась; вы­зва­ли по­ли­цию. На кро­ва­ти ле­жа­ли тща­тельно оде­тый Цвейг и его три­дца­тит­рёх­лет­няя же­на Лот­та. Оба при­ня­ли ог­ром­ную до­зу сно­твор­но­го.

Цвей­гу бы­ло 60 лет. На сто­ле ле­жа­ло не­сколь­ко за­пе­ча­тан­ных кон­вер­тов и от­дель­но - письмо для пе­ре­да­чи го­род­ским вла­стям:

«Я ухо­жу добровольно в твёр­дом уме и па­мя­ти, но пре­ж­де хо­чу ис­пол­нить по­след­ний долг - вы­ра­зить свою глу­бо­кую бла­го­дар­ность пре­крас­ной стра­не, пре­дос­та­вив­шей для ме­ня и для мо­ей ра­бо­ты столь гос­те­при­им­ное убе­жи­ще. С ка­ж­дым днём я всё боль­ше лю­бил эту стра­ну и ни­где не смог бы луч­ше по­стро­ить за­но­во свою жизнь по­сле то­го, как мир мое­го род­но­го язы­ка для ме­ня по­гиб, а Ев­ро­па - моя ду­хов­ная ро­ди­на - ис­тре­би­ла са­ма се­бя.

Но ко­гда те­бе столь­ко лет, нуж­но иметь мно­го сил, что­бы на­чать всё сыз­но­ва. А мои си­лы за мно­гие го­ды бес­при­ют­ных стран­ст­вий ис­сяк­ли. По­это­му я счёл пра­виль­ным вовре­мя, че­ст­но пре­кра­тить эту жизнь, в ко­то­рой са­мой вы­со­кой ра­до­стью был для ме­ня ду­хов­ный труд и наи­выс­шим бла­гом - лич­ная сво­бо­да .

Всем мо­им друзь­ям при­вет! Пусть они уви­дят рас­свет по­сле дол­гой но­чи. У ме­ня не хва­ти­ло тер­пе­ния, и я ухо­жу пер­вы­м».

***

Цвейг был не един­ст­вен­ным пи­са­те­лем не­мец­ко­го язы­ка, кто спас­ся, но не вы­дер­жал из­гна­ния. В се­ре­ди­не три­дца­тых го­дов в Шве­ции за­стре­лил­ся пуб­ли­цист и по­эт Курт Ту­холь­ский. По­кон­чи­ли с со­бой эмиг­ран­ты Эрнст Тол­лер и Валь­тер Газенк­ле­вер. Спа­са­ясь от гес­та­по, в пограничном испанском городке, глу­хих Пи­ре­не­ях убил се­бя эс­се­ист, фи­ло­соф и куль­ту­ро­лог Валь­тер Бень­я­мин. Ка­ж­дый из них унёс с со­бой свою соб­ст­вен­ную, глу­бо­кую тай­ну, и у всех бы­ло не­что об­щее.

Один из друз­ей Сте­фа­на Цвей­га рас­ска­зы­ва­ет о по­езд­ке в Рио на кар­на­вал, за не­де­лю до са­мо­убий­ст­ва. Цвейг хо­тел ещё раз уви­деть зна­ме­ни­тое празд­не­ст­во. ко­то­рое он опи­сал в кни­ге «Бра­зи­лия, стра­на бу­ду­ще­го». За зав­тра­ком в оте­ле гос­ти про­чли в га­зе­те со­об­ще­ние о том, что анг­ли­ча­не ос­та­ви­ли Син­га­пур. На дру­гой стра­ни­це стоя­ло; «Не­мец­кое на­сту­п­ле­ние в Ли­вии. Цель - за­хват Су­эц­ко­го ка­на­ла». О ве­се­лье боль­ше не мог­ло быть ре­чи, пи­са­тель и его же­на по­ки­ну­ли пля­шу­щий го­род и вер­ну­лись к се­бе.

Дол­гая ночь вой­ны и фа­шиз­ма, ус­пе­хи вер­мах­та в Рос­сии и в Аф­ри­ке, слу­хи о го­то­вя­щем­ся втор­же­нии на Бри­тан­ские ост­ро­ва - всё это бы­ло, ко­неч­но, фо­ном для слу­чив­ше­го­ся; при­чи­ны бы­ли слож­ней. Од­на­ж­ды при­ня­тое ре­ше­ние всю­ду ищет до­во­ды в свою поль­зу, и са­мо­убий­ст­во - лишь за­клю­чи­тель­ный рос­черк пе­ра в длин­ной, труд­но под­даю­щей­ся рас­шиф­ров­ке ру­ко­пи­си, ко­то­рая на­зы­ва­ет­ся че­ло­ве­че­ской жиз­нью. Тем не ме­нее лич­ная судь­ба пи­са­те­ля - это од­но­вре­мен­но ли­чи­на ис­то­рии; вре­мя пред­ста­ёт в соз­да­ни­ях его фан­та­зии и в его соб­ст­вен­ном об­лике. Цвейг не зря ощу­щал свой жиз­нен­ный фи­нал как фи­нал «вче­раш­не­го ми­ра», - так на­зы­ва­ет­ся кни­га его вос­по­ми­на­ний; это был фи­нал Ав­ст­ро-Вен­гер­ской им­пе­рии и её утом­лён­ной, бле­стя­щей, мно­го­на­цио­наль­ной куль­ту­ры, фи­нал бур­жу­аз­ной Ев­ро­пы, пре­крас­но­душ­но­го гу­ма­низ­ма, чо­пор­ной мо­ра­ли, проч­но­го и бла­го­ус­т­ро­ен­но­го бы­та, бла­го­по­луч­ной ев­рей­ской ас­си­ми­ля­ции, ги­бель «ев­ро­пей­ской рес­пуб­ли­ки ду­ха», гра­ж­да­ни­ном и пат­рио­том ко­то­рой был Цвейг, кру­ше­ние ве­ры в ис­то­рию, буд­то бы на­прав­ляе­мую выс­шим ра­зу­мом.

Сын тек­стиль­но­го фаб­ри­кан­та, по ро­ж­де­нию и вос­пи­та­нию при­над­ле­жав­ший к так на­зы­вае­мо­му хо­ро­ше­му об­ще­ст­ву, он ни­ко­гда не знал ма­те­ри­аль­ной ну­ж­ды и, в сущ­но­сти, про­жил сча­ст­ли­вую, удав­шую­ся жизнь. Он окон­чил вен­ский уни­вер­си­тет, об­щал­ся чуть ни со всей ли­те­ра­тур­ной, ху­до­же­ст­вен­ной и му­зы­каль­ной эли­той сто­ли­цы и до­воль­но бы­ст­ро до­бил­ся при­зна­ния как пи­са­тель. Даль­ше - боль­ше: в го­ды ме­ж­ду дву­мя ми­ро­вы­ми вой­на­ми Цвейг был ед­ва ли не са­мым зна­ме­ни­тым бел­лет­ри­стом не­мец­коя­зыч­но­го ре­гио­на и ча­ще, чем ка­кой-ли­бо иной ав­ст­рий­ский или не­мец­кий ав­тор, пе­ре­во­дил­ся на дру­гие язы­ки. По­жа­луй, чи­та­те­ли - и осо­бен­но жен­щи­ны - бы­ли пра­вы, пред­став­ляя се­бе пи­са­те­ля по об­ра­зу и по­до­бию ге­ро­ев его но­велл. «Твои ве­щи - это ведь толь­ко треть тво­ей лич­но­сти», - за­ме­ти­ла од­на­ж­ды пер­вая его же­на, Фри­де­ри­ка. Стефан Цвейг не был ка­би­нет­ным пи­са­те­лем-до­мо­се­дом вро­де То­ма­са Ман­на или оди­но­ким, по­гру­жён­ным в се­бя ви­зио­не­ром, как Франц Каф­ка. Ско­рее это был че­ло­век, жад­ный до жиз­нен­ных впе­чат­ле­ний, стра­ст­ный, не­по­сто­ян­ный, влюб­чи­вый, свет­ски-оболь­сти­тель­ный и при­вык­ший к лю­бов­ным по­бе­дам. Мно­го­чис­лен­ные фо­тогра­фии сохранили внеш­ний об­лик тем­но­гла­зо­го ще­го­ля в вы­хо­лен­ных усах, с глад­ко за­чё­сан­ны­ми на про­бор во­ло­са­ми, свер­каю­щи­ми брио­ли­ном.

Цвейг мно­го пу­те­ше­ст­во­вал, по­бы­вал в 1928 го­ду и в СССР, че­му спо­соб­ст­во­ва­ла друж­ба с Мак­си­мом Горь­ким и по­пу­ляр­ность Цвей­га у рус­ской пуб­ли­ки: уже к это­му вре­ме­ни в Ле­нин­гра­де вы­шло де­ся­ти­том­ное со­б­ра­ние его со­чи­не­ний с пре­ди­сло­ви­ем Горь­ко­го. Цвейг ма­ло ин­те­ре­со­вал­ся по­ли­ти­кой, ни­ко­гда не был по­клон­ни­ком Мар­кса; в Со­вет­скую Рос­сию его влек­ло со­чув­ст­венное лю­бо­пыт­ст­во. Как во­дит­ся, ему де­мон­ст­ри­ро­ва­ли дос­ти­же­ния но­во­го ми­ра; он хо­дил, смот­рел, улы­бал­ся, вос­хи­щал­ся. Мно­го поз­же, в кни­ге «Вче­раш­ний день. Вос­по­ми­на­ния ев­ро­пей­ца», - мы о ней уже упо­ми­на­ли, - он рас­ска­зал о стран­ном эпи­зо­де. По­сле шум­ной встре­чи со сту­ден­та­ми в Мо­ск­ве, ве­че­ром в гос­ти­ни­це ино­стран­ный гость об­на­ру­жил у се­бя в кар­ма­не пись­мо без под­пи­си, по-фран­цуз­ски: «Не верь­те то­му, что Вам го­во­рят. Знай­те, что мно­гое от Вас скры­ва­ют. Лю­ди, ко­то­рые с Ва­ми раз­го­ва­ри­ва­ют, го­во­рят лишь то, о чём раз­ре­ша­ет­ся го­во­рить. За все­ми на­ми сле­дят, за Ва­ми то­же. Пе­ре­во­дчи­ца док­ла­ды­ва­ет о ка­ж­дом Ва­шем сло­ве. Ваш те­ле­фон про­слу­ши­ва­ет­ся...»

***

Из об­шир­но­го на­сле­дия Сте­фа­на Цвей­га - он пи­сал и про­зу, и сти­хи, был ав­то­ром не­сколь­ких пьес и трёх ро­ма­нов, два из ко­то­рых не за­кон­че­ны, ос­та­вил днев­ник, пе­ре­во­дил с фран­цуз­ско­го, анг­лий­ско­го, италь­ян­ско­го, - нуж­но вы­де­лить но­вел­ли­сти­ку и био­гра­фии.

Сей­час уже труд­но се­бе пред­ста­вить, как лю­бим был в Рос­сии ав­тор «Амо­ка», «Смя­те­ния чувств», «Жгу­чей тай­ны», «Два­дца­ти че­ты­рёх ча­сов из жиз­ни жен­щи­ны», «Ули­цы в лун­ном све­те», «Не­зри­мой кол­лек­ции», «Пись­ма не­зна­ком­ки». Врач, слу­жив­ший в гол­ланд­ских ко­ло­ни­ях, от­ка­зал­ся сде­лать аборт бо­га­той анг­ли­чан­ке. за­бе­ре­ме­нев­шей от лю­бов­ни­ка, но влю­бил­ся в неё сам и пре­сле­ду­ет её. Она уми­ра­ет в жал­кой хи­жи­не от кро­во­те­че­ния, вы­зван­но­го не­уме­лым вме­ша­тель­ст­вом; обе­зу­мев­ший от люб­ви док­тор со­про­во­ж­да­ет её гроб на ко­раб­ле в Ев­ро­пу и по до­ро­ге сбра­сы­ва­ет его в мо­ре. – Ни о чём не по­доз­ре­ваю­щий под­рос­ток де­ла­ет страш­ное от­кры­тие: его мать, рес­пек­та­бель­ная свет­ская да­ма, на ку­рор­те из­ме­ня­ет от­цу с не­ким ба­ро­ном. – Сту­дент сни­ма­ет ком­на­ту в до­ме про­фес­со­ра и не­ожи­дан­но про­во­дит ночь с его же­ной. В смя­те­нии он хо­чет уе­хать, и тут ока­зы­ва­ет­ся, что сам хо­зя­ин пи­та­ет к мо­ло­до­му че­ло­ве­ку не со­всем обыч­ные чув­ст­ва. –Не­из­вест­ная жен­щи­на одер­жи­ма лю­бо­вью к юно­му ари­сто­кра­ту, а он, в свою оче­редь, жерт­ва дру­гой стра­сти - иг­ры в ру­лет­ку... Ка­ж­дая из этих но­велл - ис­то­рия вне­зап­но­го и скан­даль­но­го во­ж­де­ле­ния. под­зем­но­го ог­ня, ко­то­рый бу­шу­ет под по­кро­вом бла­го­при­стой­но­сти, под тур­ню­ра­ми доб­ро­де­тель­ных бур­жу­аз­ных жён и плот­но за­стёг­ну­ты­ми сюр­ту­ка­ми со­лид­ных гос­под и, вы­рвав­шись на­ру­жу, опа­ля­ет весь этот ли­це­мер­ный ми­рок. Цвейг, вни­ма­тель­но чи­тав­ший Дос­то­ев­ско­го и Фрей­да, не был реф­лек­ти­рую­щим, подчёркнуто ин­тел­лек­ту­аль­ным пи­са­те­лем, его ге­рои не ве­дут фи­ло­соф­ских бе­сед, он сам при­зна­вал­ся, что не пи­та­ет ин­те­ре­са к аб­ст­рак­ци­ям. Точ­но так же не ин­те­ре­су­ют его и экс­пе­ри­мен­ты с тех­ни­кой по­ве­ст­во­ва­ния. За­то он лю­бит то, что на­зы­ва­ет­ся «ко­пать­ся в чув­ст­вах». Его ис­кус­но на­пи­сан­ные, пря­ные, взвин­чен­ные и не ли­шён­ные ме­ло­дра­ма­тиз­ма рас­ска­зы - сю­да мож­но от­не­сти и по­хо­жий на боль­шую но­вел­лу, не впол­не со­вер­шен­ный, но весь­ма за­ни­ма­тель­ный ро­ман «Не­тер­пе­ние серд­ца» - спол­на от­да­ют дань все ещё мод­но­му в те го­ды ут­ри­ро­ван­но­му пси­хо­ло­гиз­му.

***

За­слу­жен­ный ус­пех при­нес­ли Цвей­гу био­гра­фи­че­ские кни­ги. Он на­пи­сал их ве­ли­кое мно­же­ст­во, и не­ко­то­рые из них ока­за­лись дол­го­веч­ней его бел­лет­ри­сти­ки. Жиз­не­опи­са­ния зна­ме­ни­тых лю­дей раз­ных эпох бы­ли объ­е­ди­не­ны в цик­лы («Три мас­те­ра: Баль­зак. Дик­кенс, Дос­то­ев­ский», «Пев­цы сво­ей жиз­ни: Ка­за­но­ва, Стен­даль, Тол­стой», «Борь­ба с де­мо­ном: Гёль­дер­лин, Клейст, Ниц­ше») ли­бо вы­хо­ди­ли от­дель­ны­ми кни­га­ми («Ма­рия Стю­арт», «Ма­рия-Ан­туа­нет­та», «Жо­зеф Фу­ше», «Три­умф и тра­ге­дия Эраз­ма Рот­тер­дам­ско­го», «Ма­гел­лан» и др.). Тот, кто читал описание первого кругосветного путешествие Магеллана, мастерски выполненное Цвейгом, не забудет волнующую сцену: после долгого, опасного блуждания по извилистому проливу, который назовут именем Магеллана, три маленьких корабля – всё, что осталось от флотилии, – выходят в неожиданно распахнувшийся океан. К биографиям при­мы­ка­ет за­ме­ча­тель­ная се­рия ис­то­ри­че­ских ми­ниа­тюр «Звёзд­ные ча­сы че­ло­ве­че­ст­ва». Крылатое вы­ра­же­ние, при­ду­ман­ное Цвей­гом.

Что та­кое че­ло­век в ла­би­рин­те ис­то­рии? Мож­но ли ещё го­во­рить о сво­бо­де лич­но­сти пе­ред ли­цом жес­то­ких ано­ним­ных сил? Под­лин­ным ве­ро­ис­по­ве­да­ни­ем Цвей­га, рав­но­душ­но­го к ре­ли­гии, будь то ев­ро­пей­ское хри­сти­ан­ст­во или ре­ли­гия от­цов - иу­да­изм, бы­ла уве­рен­ность в том, что ис­то­рия не­бес­смыс­лен­на: во­пре­ки все­му, ис­то­рия дви­жет­ся к ве­ли­кой це­ли, а для это­го она ну­ж­да­ет­ся в дея­тель­ном и про­све­щён­ном ин­ди­ви­дуу­ме; имен­но он да­ёт ей оп­рав­да­ние и смысл. Эта цель - ду­хов­ная сво­бо­да, ибо за ку­ли­са­ми вой­ны и ми­ра, по­ли­ти­ки и эко­но­ми­ки пря­чет­ся под­лин­ный ре­жис­сёр все­мир­но-ис­то­ри­че­ско­го спек­так­ля -Weltgeist, Ми­ро­вой дух. Звёзд­ные ча­сы че­ло­ве­че­ст­ва - это те не­мно­гие мгно­ве­ния, ко­гда оно не­по­сред­ст­вен­но сле­ду­ет ве­ле­ни­ям ду­ха, и его по­сред­ни­ка­ми ока­зы­ва­ют­ся лич­но­сти, на ко­то­рых в эту ми­ну­ту опус­ти­лась его невидимая дес­ни­ца.

Сте­фа­ну Цвей­гу, это­му бла­го­род­но­му, но за­по­зда­ло­му от­пры­ску де­вят­на­дца­то­го ве­ка, бы­ло су­ж­де­но уви­деть ве­ли­чай­шее по­срам­ле­ние ми­ро­во­го ду­ха, - так, по край­ней ме­ре, он вос­при­нял со­бы­тия три­дца­тых го­дов, но­вую ми­ро­вую вой­ну и ночь Ев­ро­пы. И он ушёл, не дождавшись рас­све­та.